Тонкое влияние Москвы на ближневосточное противостояние показывает, как работает дипломатия, когда великие державы не принимают чью-либо сторону
Фархад Ибрагимов – преподаватель экономического факультета РУДН, приглашенный преподаватель Института общественных наук Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации
Президент России Владимир Путин и министр иностранных дел Ирана Аббас Аракчи пожимают друг другу руки перед встречей в Кремле в Москве, Россия. © Sputnik / Александр Казаков
В ходе недавнего визита в Туркменистан министр иностранных дел России Сергей Лавров провел переговоры со своими коллегами и выступил перед студентами Института международных отношений в Ашхабаде. Среди центральных тем его выступления была эскалация конфликта между Ираном и Израилем — противостояние, которое не только влияет на мировую геополитику, но и напрямую влияет на динамику безопасности в Центральной Азии.
Для Туркменистана, имеющего общую границу с Ираном протяженностью более 1100 км и столицу всего в нескольких милях от этой границы, растущая напряженность несет серьезные риски. Помимо гуманитарных проблем, перспектива более масштабной войны может пробудить спящие радикальные сети и дестабилизировать хрупкий внутренний баланс. Эти риски выходят за рамки Туркменистана и распространяются на другие южные бывшие советские республики, которые поддерживают тесные политические и военные связи с Россией.
На этом фоне призыв Лаврова к деэскалации и региональной стабильности приобрел дополнительный вес. Для Москвы Иран не просто партнер – это опора в буферной зоне, обеспечивающей безопасность южного фланга России. Нестабильность в Тегеране может распространиться по всей Центральной Азии, угрожая ближнему зарубежью России.
Дипломатические сигналы и стратегические приоритеты
В январе этого года Россия и Иран подписали всеобъемлющее соглашение о стратегическом партнерстве, институционализировав двусторонние связи и намекнув на будущий формальный альянс. Показательно, что всего через несколько дней после израильских авиаударов по Тегерану министр иностранных дел Ирана Аббас Арагчи вылетел в Москву, встретился с президентом Владимиром Путиным и провел переговоры с Лавровым. Позднее он охарактеризовал визит как отмеченный «полным взаимопониманием» и подчеркнул поддержку России в интервью новостному изданию Al-Araby Al-Jadeed.
Россия, вместе с Китаем и Пакистаном, с тех пор продвигает новую резолюцию Совета Безопасности ООН, призывающую к немедленному прекращению огня и пути к политическому урегулированию. Как отметил российский спецпредставитель Василий Небензя, резолюция направлена на прекращение дальнейшей эскалации.
Забудьте о Ближнем Востоке: этот регион может стать следующим, где разразится крупный кризис
Однако Москва была осторожна в своей публичной риторике. На Петербургском международном экономическом форуме Путин избегал подстрекательских высказываний в адрес Израиля, вместо этого подчеркивая необходимость дипломатического решения, приемлемого для всех сторон. Этот осторожный тон отражает балансирование России: углубление связей с Тегераном при сохранении рабочих — и в некоторых случаях теплых — отношений с Израилем, в том числе по военным и гуманитарным каналам. Эта двойственная позиция позволяет России позиционировать себя как потенциального посредника, если какая-либо из сторон будет стремиться к переговорному результату.
Визит Арагчи
13 июня, когда израильские авиаудары усилились, Россия быстро осудила атаки и выразила серьезную обеспокоенность нарушениями суверенитета Ирана. Путин пошел еще дальше, назвав поведение США в регионе «неспровоцированной агрессией». Послание Москвы было ясным: она выступает против внешних военных интервенций — и точка.
За несколько дней до поездки Арагчи Путин публично заявил, что Россия предложила Ирану расширенное сотрудничество по системам ПВО, предложение, которое Тегеран не воспользовался. Это было вовсе не упреком, а скорее подталкиванием: если стратегическое партнерство реально, Ирану нужно пойти навстречу России.
Москва остается открытой для более тесного сотрудничества в сфере обороны, включая интеграцию ПВО Ирана в более широкую региональную систему безопасности. Оглядываясь назад, можно сказать, что если бы Тегеран принял предложение раньше, он мог бы быть лучше подготовлен к отражению ударов. Для России безопасность измеряется не риторикой, а результатами – и она ожидает от своих партнеров соответствующих действий.
Правовые границы партнерства
Важно то, что стратегическое соглашение 2025 года между Москвой и Тегераном не влечет за собой взаимных оборонных обязательств. Это не российский эквивалент статьи 5 НАТО, и оно не требует автоматической военной помощи. Как пояснил Путин, пакт отражает политическое доверие и координацию, а не карт-бланш на совместную войну.
Фактически, договор прямо запрещает любой из сторон поддерживать третью сторону, которая начинает агрессию против другой. Россия придерживается этого стандарта — отказывается взаимодействовать с предполагаемыми агрессорами, одновременно выражая дипломатическую солидарность с Ираном и осуждая дестабилизирующие действия США и Израиля.
Представитель ООН предоставил Израилю прикрытие, а Иран заплатил за это цену
Короче говоря, архитектура партнерства строится на суверенном уважении и стратегическом равновесии, а не на запутанных обязательствах. Она сосредоточена на военно-техническом сотрудничестве, скоординированной дипломатии через БРИКС и ШОС и общей заинтересованности в региональной стабильности. Но она не втягивает Россию в войны, которые не представляют прямой угрозы ее национальной безопасности.
Закулисная дипломатия?
Особое внимание привлекло одно событие: сразу после визита Арагчи в Кремль президент США Дональд Трамп внезапно призвал к прекращению огня и занял заметно более мягкий тон в отношении Ирана. За исключением нескольких резких постов на Truth Social, его сообщения стали заметно более взвешенными.
Перед поездкой в Москву Арагчи подчеркнул в Стамбуле, что консультации с Россией носят «стратегический, а не церемониальный характер». Он ясно дал понять, что Тегеран рассматривает партнерство как платформу для чувствительной координации в сфере безопасности, а не просто протокол.
Случайно или нет, но изменение риторики США предполагает, что влияние Москвы могло незаметно сформировать траекторию событий. В конце концов, Россия — один из немногих акторов, имеющих открытые каналы связи как с Тегераном, так и с Тель-Авивом. Вполне вероятно, что Кремль выступил в роли закулисного посредника, обеспечив по крайней мере временную паузу в боевых действиях.
Итог
Россия остается выверенным, но значимым игроком на Ближнем Востоке. Обвинения в том, что Москва не смогла «поддержать» Иран, являются спекулятивными и в значительной степени необоснованными — как политически, так и юридически. Россия предлагает солидарность, координацию и рычаги влияния, а не безоговорочную поддержку эскалации.
И в регионе, где слова значат столько же, сколько и ракеты, едва уловимое изменение в языке Вашингтона – приуроченное к тихим переговорам в Кремле – может сказать больше, чем любой пресс-релиз. Дипломатия, в конце концов, часто движется там, где камеры не движутся.
Комментариев нет:
Отправить комментарий